Расстрелы в Петрограде 1918–1921 годов шли волнами, из которых самыми значительными были казни периода осени 1918 («красный террор»), лета 1919 (под наступление Юденича на Петроград), весны 1921 (расстрел моряков восставшего Кронштадта) и осени 1921 (расстрелы по «делу Петроградской боевой организации»). Всего по имеющейся в доступности официальной статистике расстреляно в Петрограде в 1918 году 1169 человек (из них непосредственно за контрреволюционную деятельность 754 человека, в ходе «красного террора» 457 человек); в 1919 году 677 человек (за контрреволюцию 226 человек)1. По 1920 году официальных сведений нет. В 1921 году по делу Кронштадтского восстания было приговорено к расстрелу 2103 человека2. Разумеется, эта статистика не учитывает бессудных казней, проводимых местными совдепами и чрезвычайками на основе революционного правосознания (когда топили бывших офицеров и вообще контрреволюционеров в Финском заливе в 1918 и 1919 годах, мстили за смерть Карла Либкнехта и Розы Люксембург расстрелами великих князей в Петропавловской крепости в январе 1919 и т.п.). Этих людей казнили небольшими группами в самых разных местах, выявить которые пока не представляется возможным. Но даже если ограничить задачу поиском мест исполнения казней по официальным приговорам и постановлениям (здесь обращение к официальной статистике представляется уместным), то мы оказываемся в достаточно сложной ситуации, так как сегодняшние хранители документов на вопрос о расстрелах 1918–1921 годов отзываются полным незнанием3.
По этой причине поиск места казней 1918–1921 годов приходится вести, опираясь исключительно на воспоминания и свидетельства современников и доступный картографический материал. Особую окраску этой проблеме придает тема смерти поэта. В августе 1921 вместе со своими однодельцами по делу ПБО был расстрелян Николай Степанович Гумилев, и нахождение места его казни является отдельной общенациональной задачей.
Собранные свидетельства по месту проведения расстрелов того времени в Петрограде разбиваются на несколько групп. Во-первых, это свидетельства, современные событиям. Их много, они рассеяны по многочисленным эмигрантским источникам, но, как правило, непротиворечивы.
Ночью разбудили его [фельдшера И.Н.Роптина], посадили в автомобиль и повезли на полигон по Ириновской железной дороге и заставили его, в качестве «медицинского персонала», присутствовать при расстрелах. «Понимаете ли, одних расстреливают, а другие уже голые у костра жмутся... женщины, мужчины, все вместе. Женщины еще мужчин “утешают”»4.
Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской ж.д. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться... Часть обреченных была насильно столкнута в яму, и по яме была открыта стрельба. На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером. После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землей5.
В три часа ночи из гаража Чрезвычайки во двор Гороховой, 2, подается пятитонный грузовик... по списку скованных попарно выводят во двор и сажают в автомобиль6. На закрытые борта грузового автомобиля тесным кольцом садятся вооруженные коммунары, машина трогается и катит на артиллерийский полигон на Ириновской железной дороге. Две легковые машины сопровождают грузовик с арестованными... следователь... в последний момент, когда приговоренный стоит уже на краю ямы, задает последние вопросы, связанные с выдачей новых лиц... Тут же помещаются всегда два или три спеца по расстрелам, которые выстрелом в затылок из винтовки отправляют на тот свет. Кроме них пять-шесть человек, присутствующих при казни со специальными обязанностями снимать наручники, верхнее белье, платье, сапоги и белье и подводить жертву к стрелку-палачу...
...Зимою в 1921 г. расстрелы на артиллерийском полигоне Ириновской железной дороги прекратились и арестованных стали отправлять на полигон Царского Села. На первом полигоне по Таганцевскому делу были расстреляны две крупные партии, одна в 61 человек, другая в 17 человек. На втором – восемь человек.7
В этой группе свидетельств место расстрела описывается устойчивым словосочетанием как «артиллерийский полигон на Ириновской железной дороге». Процедура казни включает перевозку осужденных на автомашинах до места расстрела, раздевание на месте казни и расстрел у выкопанных там ям.
В интересующее нас время пути Ириновской железной дороги действительно проходили вдоль Рябовского шоссе, служащего (как и сегодня) южной границей полигона. К территории полигона прилегали дистанции пути между платформами Военная и Полигон и далее между станциями Ковалево и Приютино (затем дорога поворачивала на восток и шла в направлении нынешней станции Бернгардовка), причем между платформой Военная (8-я верста) и станцией Ковалево железнодорожный путь шел через застроенную территорию, а на участке между Ковалево (10-я верста) и Приютино (12-я верста) – вдоль кромки леса. После 1928 года железнодорожные пути Ириновской железной дороги на участке Ржевка–Бернгардовка были перенесены на 2 километра южнее, а узкая колея была заменена на широкую. К 1941 году пути Ириновской железной дороги были соединены с Финляндской железной дорогой (перегоном Пискаревка–Ржевка), вокзал Ириновской железной дороги (станция Охта) прекратил свое существование, а по участку, соединявшему вокзал со станцией Ржевка, был проложен трамвайный маршрут. Таким образом, описываемой источниками территории «артиллерийского полигона на Ириновской железной дороге» в наибольшей степени соответствует пустынный лесной участок Ржевского артиллерийского полигона, прилегающий к Рябовскому шоссе между бывшими станциями Ковалево и Приютино. Этот лес представляется тем более вероятным местом проведения казней, что он не только отделен от внешнего мира охраняемой внешней границей полигона, но и от самой территории полигона изолирован долиной реки Лубьи (Луппы), пересекающей Рябовское шоссе у Ковалева и у Приютина и на этом участке протекающей по территории полигона.
Пустынность и изолированность этого леса в свое время привлекла внимание руководства полигона, и в центре участка примерно в 300 метрах от Рябовского шоссе близ берега Лубьи был построен обвалованный двухэтажный кирпичный пороховой погреб с караульным помещением перед ним и подъездной дорогой. Исходя из имеющихся описаний процедуры проведения расстрелов можно достаточно обоснованно предположить наличие в районе проведения казней какого-то центрального стационарного помещения (для хранения инвентаря, складирования снятой одежды и возможного использования в качестве накопителя для временного размещения осужденных), а также подъездной дороги, ведущей в глубь расстрельной территории. Всему этому идеально отвечают по месторасположению как сам уединенный пороховой погреб, так и караульное помещение перед ним.
Вторая группа имеющихся свидетельств – это свидетельства, собранные современными краеведами. Здесь прежде всего следует отметить публикации А.Голева и Н.Солохина8. По мнению А.Голева, расстрелы производились в районе железнодорожных платформ Корнево и Проба, куда осужденных привозили по железной дороге. Не исключая возможности эпизодических расстрелов в районе этих станций (весь район находился в то время вблизи финской границы, и здесь располагалось много воинских частей со своими особыми отделами), использование этих мест для проведения регулярных расстрелов ПетроЧК следует считать маловероятным. В отношении конспирации расстрелов (а мы знаем по позднейшим документам, что это было одно из необходимых условий в выборе места казни) участки, расположенные рядом с жилыми поселками, не имели никаких преимуществ по сравнению с охраняемой и пустынной территорией полигона. Использование для транспортировки осужденных железной дороги также не имело никаких преимуществ по сравнению с автотранспортом, так как требовало промежуточной пересадки вывезенных из тюрем заключенных из грузовиков в вагоны на одной из станций Ириновской железной дороги, что, очевидно, не имело никакого смысла при возможности довезти их на машинах до самого места расстрела. Н.Солохин считает утверждение А.Голева спорным и склонен считать наиболее достоверным местом расстрелов «место в пойме реки Лубьи за Приютино».
Неопубликованные разыскания краеведа В.Фудалея9 суммируют собранные им свидетельства старожилов Ковалева и Ржевки. По собранным В.Фудалеем свидетельствам, места расстрелов были: «в оврагах и на болотах между Ковалево и Приютино». Заслуживает упоминания и свидетельство В.Т.Будько: «Говорили старики о пороховом погребе у Приютина, что он был накопителем, т.е. туда привезут, а потом выводят на расстрел. Так он стоит до сих пор, это точно. Но ввязываться я в это дело не хочу».
По свидетельству А.А.Богуцкой10 (со слов ее отца А.М.Чиркова, служившего в 1920-х на полигоне), осужденных кронштадтских моряков привозили на машинах на артиллерийский полигон, затем их снова грузили на машины и увозили к месту расстрела, «вблизи Старого Ковалева». В данном случае местом расстрела служила территория, лежащая южнее Рябовского шоссе, в настоящее время отошедшая под Ковалевское кладбище. Тем не менее тяготение к району Старого Ковалева можно считать уже сложившейся практикой.
Третья группа источников – это источники, связанные с поиском места захоронения Н.С.Гумилева, опирающиеся на свидетельства Анны Ахматовой.
Их расстреляли близ Бернгардовки, по Ириновской дороге. У одних знакомых была прачка, а у той дочь – следователь. Она, то есть прачка, им рассказала и даже место указала со слов дочери. Туда пошли сразу, и была видна земля, утоптанная сапогами. А я узнала через 9 лет и туда поехала. Поляна, кривая маленькая сосна11.
С районом станции Бернгардовка, также со ссылкой на Ахматову, соотносит предполагаемое место расстрела Гумилева А.С.Федоров12. Однако И.Н.Пунина, вспоминая совместную поездку с Ахматовой на автомобиле, указывает совершенно иное место – район Пороховых.
А.А. всегда четко говорила о смерти Николая Степановича 25 августа и считала, что место казни было на окраине города в стороне Пороховых. Она искала и помнила это направление, но точно и она не могла знать. Ей рассказал рабочий13.
И наконец, свидетельство Л.В.Бермана, записанное В.Сажиным в 1974 году, контаминирует эти две версии самым фантастическим образом.
По словам Бермана, через некоторое время ему передали просьбу Ахматовой помочь отыскать место казни: связи Лазаря Васильевича с автомобилистами-военными были известны, и надеялись, что он отыщет человека, который вел машину с приговоренными. Эти расчеты оправдались. Нашли шофера, он указал на так называемый Охтинский пустырь (признанный сейчас наиболее вероятным местом казни район деревни Бернгардовка примыкает к Охте)14.
Как мы видим, эти версии, восходящие к безымянному следователю, безымянному рабочему и безымянному шоферу, соотносят искомое место казни с началом и концом отрезка Ириновской железной дороги, лежащего между станциями Охта и Бернгардовка (расстояние между которыми составляет 15 км), исключая его среднюю часть, примыкающую к Ржевскому артиллерийскому полигону, наиболее вероятному месту расстрела. Единственное разумное предположение, которое можно сделать при анализе свидетельств этой группы, – то, что они отражают усилия ПЧК по дезинформационному обеспечению именно этой казни (дезинформация касалась также и даты расстрела).
В то же время истинное место расстрела осужденных по делу ПБО вполне могло быть выявлено, прежде всего, потому что оно должно было находиться в районе обычного исполнения казней. И, по мнению многих, был человек, который это место знал. Это – специалист по творчеству Н.С.Гумилева и его почитатель, писатель П.Н.Лукницкий. Приведем одно из таких мнений. «Я уверен, что точную дату и место гибели Гумилева знал П.Н.Лукницкий, который, по убеждению Льва Николаевича Гумилева, занимался жизнью и творчеством поэта по заданию ЧК и лично знал тех, кто приводил в исполнение приговоры»15.
С учетом этих сведений можно приступить к анализу широко известного документа «План места, где был расстрелян Н.С.Гумилев. Записан П.Н.Лукницким по рассказам А.А.Ахматовой»16. При первом взгляде на этот документ он поражает своей неконкретностью. Развилка дорог, где от шоссе Ленинград–Бернгардовка ответвляется дорога на Сестрорецк (!?), уже известная ссылка на дочку прачки как на источник информации с указанием, что Ирина С. (Фитингоф), которой это было рассказано, уже умерла, помета о посещении А.Ахматовой этого места в 1941 году. Все это придает рисунку крайне недостоверный характер, плохо вяжущийся с тем значением, которое придавалось этому документу. Однако если признать, что местом расстрела Н.С.Гумилева был Ржевский артиллерийский полигон, то несообразности нарисованного плана становятся легко объяснимыми. Фактически рисунок П.Лукницкого изображает план участка территории охраняемого военного объекта, то есть, по логике органов безопасности, раскрывает военную тайну. Какими бы ни были отношения П.Лукницкого с органами НКВД–МГБ, хранить такой рисунок означало подвергать себя серьезной опасности. Но в существующем виде его невозможно соотнести с реальной картой, а если бы это органам и удалось, то невозможно кому-нибудь инкриминировать (Ирина С. умерла, и дочка прачки недостижима). Поэтому можно сделать разумное предположение, что план фиксирует реальную топографическую ситуацию, выявленную П.Лукницким известными лишь ему способами, а надписи служат для обеспечения возможности безопасного хранения рисунка. О дезинформационном обеспечении казни он вполне мог быть осведомлен. У плана Лукницкого есть один действительно серьезный недостаток – топографические привязки к таким плохо сохраняемым географическим реалиям, как «граница леса», «лужайка» и т.п., что чрезвычайно затрудняет задачу соотнесения его с сегодняшним состоянием этой местности (если принять, что план фиксирует ситуацию по приведенной дате на 1941 год). Единственная возможность соотнести план Лукницкого с картой местности – это наложить его на аэрофотоснимок данного района, сделанный в близкие годы. В качестве такой картосновы нами был использован разведывательный аэрофотоснимок германских Люфтваффе, снятый 30 мая 1943 года17. Данный снимок исполнен весной, что позволяет выявить границы лесных массивов, а также уверенно отличить хвойные деревья от лиственных. При совмещении масштабов обоих изображений (плана Лукницкого и аэрофотоснимка) с использованием в виде центральной точки ответвления дороги (идущей, разумеется, не на Сестрорецк, а через полигон), выявляется совпадение изображения прямого участка реки с руслом Лубьи на местности, а в излучине реки в конце этого участка действительно хорошо просматривается отдельно стоящее хвойное дерево. Стоит отметить, что тропа вдоль опушки леса, обозначенная на рисунке Лукницкого, проложена не по открытой местности, а за деревьями, что делает идущего по ней человека незаметным со стороны поста охраны (существующего и по сей день) у развилки дорог.
Таким образом, точка, которую Лукницкий обозначил как место расстрела и захоронения Н.С.Гумилева, достаточно точно может быть нанесена на карту Ржевского артиллерийского полигона. Если сегодня пройти по маршруту, нанесенному на план, то при сопоставлении снимка 1943 года с современной географической ситуацией следует отметить следующие изменения. Все пустые пространства и лужайки в настоящее время заросли смешанным лесом, а по тропе Лукницкого, идущей к реке, сегодня вообще проходит трасса газопровода. Тем не менее излучины реки в целом сохранили свои очертания, и прямой участок Лубьи сохранился (его конфигурация определена высоким берегом). Сама точка Лукницкого представляет собой низкую излучину, заросшую деревьями. И хотя размещение захоронения на низком берегу у самой воды, вообще говоря, вызывает сомнения, то поднимающийся в десятке метров от края воды высокий покатый берег образует обычный расстрельный ландшафт, известный нам по другим регионам (предпочтение обычно отдавалось песчаным склонам, более удобным для выкапывания траншейных ям и для последующей их засыпки). Если же подняться на самый верх, то мы оказываемся на достаточно плоской вершине холма, по которой проходят неглубокие ложбины, а в 100–150 метрах западнее мы увидим сквозь деревья красно-кирпичные стены порохового погреба, с обнаружения которого мы и начали наш поиск. И тут уместно добавить, что старый пороховой погреб хорошо известен среди местных жителей под необъяснимым, с их точки зрения, названием. Со слов своих отцов они называют это здание – «тюрьма».
Поселок Старое Ковалево, от которого вверх по Лубье идет расстрельный лес полигона, не сохранился, после войны жители переселились ближе к новой линии железной дороги (к станции и посту Ковалево). Место бывшего поселка теперь отмечено лишь развилкой, где от Рябовского шоссе отходит дорога на Ковалевское кладбище. Здесь близко к шоссе подходит и долина Лубьи. Судьба распорядилась так, что в этом живописном месте в честь детей блокадного Ленинграда был установлен «Цветок жизни», который, с учетом всего вышеизложенного, мы вполне можем считать памятником и тем нашим согражданам, которых молодая советская власть сочла необходимым привезти в эти места, в Ковалевский лес, чтобы убить первыми.
Июнь 1997
Ржевский артиллерийский полигон (участок Ст. Ковалево–Приютино)
P.S.
Летом 2001 года в результате многолетних экспедиционных работ поисковой группой НИЦ «Мемориал» в Ковалевском лесу было обнаружено место массовых захоронений. 25 августа открыт памятный знак «жертвам красного террора».
Сноски
1. Статсведения о деятельности Петрогубчека по борьбе с контрреволюцией и саботажем за 1919–1920 годы // Архив УФСБ СПб. и обл.
2. Наумов В.П., Коссаковский А.А. Кронштадтская трагедия 1921 года // Вопросы истории. 1994. №4. С.10.
3. Из письма УФСК по СПб. и обл. (№10/16–15944 от 19.12.1994): «Сведениями о местах расстрелов и захоронений граждан, осужденных к ВМН в период с 1917 по 1937 год, Управление не располагает. Зам. нач. Управления В.Л.Шульц». Из письма УФСБ по СПб. и обл. (б/н от 17.08.1995): «На ваш запрос сообщаем, что в архиве Управления ФСБ РФ по СПб. и области документов переписки органов ЧК–ГПУ с особым отделом и командованием Ржевского артиллерийского полигона не имеется. Зам. нач. Управления А.А.Григорьев». Из письма РГВА (№455/и от 28.09.1995): «Сообщаем, что документами Ржевского артполигона Петроградского ВО РГВА не располагает. В просмотренных документах штаба Петроградского ВО за 1918–1922 годы переписки с Петроградской губернской и городской ЧК об использовании территории полигона не выявлено. Зам. директора Л.В.Двойных».
4. Варшер Т.С. Виденное и пережитое (В Советской Росссии). Берлин: Труд. 1923. С.31–32.
5. Мельгунов С.П. Красный террор в России: 1918–1923. Нью-Йорк. 1989. С.141.Назад к сноске
6. Сегодня мы знаем, что посадочная норма на одну машину при индивидуальном связывании осужденных составляла 15 человек, при попарном, очевидно, – 16 человек, что хорошо согласуется с записью на стене камеры ДПЗ (ноябрь 1921), сохраненной тюремным дневником Г.Блюмквиста: «Вчера налево провели шестнадцать человек» (См.: Час Пик. 1992. 1 июня). По 25 человек на машину стали сажать только в 1937 (См.: Архив УФСБ Республики Карелия. №11602, арх.-след. дело на М.Р.Матвеева). М.Р.Матвеев – исполнитель приговоров ПЧК–ОГПУ (1918–1923 и 1927–1933), в 1937 командирован в Карелию для ускоренного исполнения приговоров. В литературе встречаются упоминания о проведении расстрелов непосредственно во дворе Гороховой, 2, вероятно, такие случаи имели место, однако обычная практика исполнителей ЧК–ОГПУ сводилась к доставке осужденных к месту казни живыми. Это избавляло их от забот по переноске, погрузке и разгрузке трупов и было удобней, хотя и грозило опасностью расконспирирования операции, так как в пути отдельные несознательные осужденные могли производить антисоветские и даже «террористические» (так в документе) выкрики. (Прим. автора).
7. Последние новости (Париж). 1992. 10 октября (цит. по: Звенья: Исторический альманах. Вып.1. М., 1991. С.472–473). По предположению Ф.Перченка и Д.Зубарева, под псевдонимом «С.» скрывался Б.П.Сильверсван (1883–1934), филолог-германист, эмигрировавший в конце 1921. См.: Перченок Ф., Зубарев Д. На полпути от полуправд // In memoriam: Исторический сборник памяти Ф.Ф.Перченка. М.; СПб. 1995. С.362–370.
8. Голев А. О расстреле Николая Гумилева и других // Мызы и музы (Всеволожск). 1992. №?1. С.42–43; Солохин Н.Д. Всеволожские расстрелы // Вестник «Мемориала». 1994. №3. С.12–14.
9. Архив НИЦ «Мемориал».
10. Архив НИЦ «Мемориал».
11. Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т.2. 1952–1962 // Нева. 1993. №9. С.46–47.
12. См. например: Западалов И. Найдет ли поэт утешение? // Привет, Петербург. 1993. 8 декабря.
13. Пунина И.Н. Еще раз о месте расстрела Н.С.Гумилева // Н.Гумилев и Русский Парнас. СПб. 1992. С.132.
14. Сажин В. Предыстория гибели Гумилева // Даугава (Рига). 1990. ?11. С.92–93.
15. Эльзон М. Где погиб Николай Гумилев? // Новый Петербург. 1996. 15 марта.
16. Опубл.: Лукницкая В. Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л.: Лениздат. 1990.
17. NARA, Record Group 373, Records of the Defence Intelligence Agency, №GX3214F690SD, кадр №017.